Поймать провокатора помогла немецкая педантичность

Он был на хорошем счету у начальства, получал грамоты и даже полгода успел прослужить в милиции. Но за образом передовика и законопослушного гражданина скрывалась личина одного из самых жестоких надзирателей фашистского концлагеря «Кресты», разоблачить которого помогла бдительность вологодских контрразведчиков.

Без срока давности

В первые, самые неудачные для Красной Армии месяцы Великой Отечественной войны в плену у гитлеровцев оказалось более миллиона наших солдат и офицеров. Многие из них погибли, кто-то пытался бежать к партизанам, кто-то, стойко перенося издевательства и голод, верил и дожидался освобождения. Но были и те, кто шли служить в оккупационную полицию, добровольно становились курсантами немецких разведшкол или превращались в капо - особую категорию фашистских прислужников из числа военнопленных, выполнявших в концлагерях функции старост, надзирателей, а то и вершителей скорой расправы. Именно так произошло с Николаем Лиминым (фамилия изменена. - Прим. ред.), русским, беспартийным, выходцем из крестьян, до войны трудившимся грузчиком вологодской конторы «Заготзерно».

В первые дни войны Лимин был призван в действующую армию. Уже 12 июля 1941 года одна из рот 532-го стрелкового полка, где находился Николай, попала в окружение. Он, как и 40 других бойцов, почти на четыре года оказался в списках пропавших без вести.

Вновь фамилия Лимина всплыла только в мае 1945-го. В конце вой­ны он был освобожден на территории Германии наступавшими с запада американцами и по союзническому соглашению передан советской стороне. Во время беседы с фронтовыми контрразведчиками вологжанин подтвердил: да, попал в плен в июле 1941-го, практически сразу же был вывезен в Германию, вместе с другими заключенными работал под охраной на шахте, в рядах подпольщиков не состоял, но и воинскую присягу не опорочил. 

Рядовой милиционер

Мужских рабочих рук в послевоенном вологодском хозяйстве не хватало, и Лимина приняли обратно в «Заготзерно», а через несколько месяцев, как фронтовика, даже рекомендовали в милицию.

При приеме на службу он скрыл, что четыре года находился в плену, и был зачислен на должность «рядового милиционера в линейном отделе милиции станции Вологда-1». А когда через полгода факт пленения все же вскрылся, Лимина просто по-тихому уволили из органов, и он снова вернулся в «Заготзерно».

Но в то время вологодские чекисты уже вели планомерную и кропотливую работу по выявлению военных преступников. Опрашивались бывшие узники концлагерей, на основании брошенных фашистами при отступлении архивных документов устанавливались имена бывших полицейских, карателей и капо. В круг подозреваемых попал и Лимин - нашлись свидетели, уверявшие, что человек с такой фамилией и внешностью минимум до середины 1943 года был одним из старших надзирателей лагеря «Кресты» под Псковом, где собственноручно замучил нескольких пленных красноармейцев.

После проверочных запросов в Псковскую область в апреле 1947-го Лимина арестовали. Поначалу он все отрицал и настаивал, что все четыре года плена провел на немецкой шахте, но после нескольких очных ставок с бывшими узниками «Крестов», стал по крупицам выдавливать из себя правду. При этом в деле есть специальная отметка «Мер физического воздействия к подследственному не применялось».

Из показаний Николая Лимина на одном из первых допросов:

«Через несколько дней после пленения меня привезли в лагерь «Кресты». Лагерь был под открытым небом, обнесен колючей проволокой, в нем находилось около 700 человек. В лагерные полицейские пошел от безысходности. Сам никого не бил, но были случаи, когда я сильно толкал кулаками нарушающих порядок заключенных. А однажды отстегал вицей пленного, что без спросу зашел в каптерку».

Впрочем, вскоре выяснилось, что свой авторитет лагерного капо Лимин укреплял вовсе не «толчками» и «стеганием вицей», а куда более жестокими методами.

Из показаний свидетеля Петухова: «Лимина в лагере все боялись, он мог беспричинно ударить, унизить. Осенью 1941 года уроженец деревни Старое Вологодского района, фамилии которого я не помню, пошатнулся и вышел из общей очереди для получения пищи. Лимин тут же подбежал к нему и нанес удар палкой, а другой полицейский ударил упавшего поленом по голове. К избиению подключился и переводчик лагеря. В итоге пленный был забит до смерти».

А вот что рассказал свидетель Михайлов: «Летом 1942-го переводчик вывел из лагерной кухни больного пленного, подвел его к дровоколке и толкнул. Находившийся рядом Лимин приподнял лежавшее там бревно и с силой опустил его на голову заключенного. Несколько минут окровавленный человек подавал признаки жизни, но вскоре умер».

В июле 1947 года трибунал Архангельского военного округа приговорил подсудимого Лимина к 25 годам лишения свободы. Во время массовой амнистии 1953-го осужденный попытался скостить свой срок и подал соответствующее прошение, но, как явствует из дела, «приговор оставлен в силе». Точку в этой истории уже в наше время поставила военная прокуратура - «Лимин Н. И. реабилитации не подлежит».

На службе гестапо

Бывший служащий конторы «Заготзерно» не единственный лагерный полицейский, выявленный органами госбезопасности на территории области. Всего только за три первых послевоенных года удалось разоблачить более 80 бывших полицейских, карателей и лагерных надзирателей. Особняком в этом списке значится мастер Вологодской музыкальной мастерской Гавриков. В сентябре 1941-го он попал в плен под Мурманском, где вместе с гитлеровцами активно действовали и их тогдашние союзники финны.

Оказавшись в одном из финских лагерей, Гавриков трудился на лесозаготовках. За перевод на более легкую работу согласился стать агентом-провокатором гестапо, выявляя среди пленных коммунистов и склонных к побегу. Под легендированным именем был переведен в лагерь «Эльвенес» на территории Северной Норвегии, где был пристроен немцами в качестве фельдшера. 

С середины 1942-го по июль 1943 года Гавриков выдал немцам более 60 военнопленных с антифашистскими настроениями. Всех их вывезли из лагеря, и их дальнейшая судьба неизвестна. Тем же летом Гавриков рассказал «куратору» о подготовке группового побега. Этих заключенных также увезли из лагеря, но кто-то из них успел сказать другим узникам, что фельд­шер - провокатор.

С такими в лагерях не церемонились. Понимая, что Гаврикова могут запросто придушить, немцы вывезли ценного агента в Германию, определили в разведшколу. Учили на радиста, чтобы забросить в тыл Красной Армии, да не успели - фашистская Германия была повержена.

Выдавая себя за обычного пленного, Гавриков смог беспрепятственно вернуться на Вологодчину. Устроился на работу и даже не постеснялся начать хлопотать о дополнительных хлебных карточках, рассказывая, что подорвал здоровье в застенках фашистского лагеря.

Его разоблачили в 1948-м. Гаврикова подвело то, что педантичные немцы составили на своего ценного агента целое досье, которое и попало затем в руки контрразведчиков. 

Но военному преступнику повезло. В СССР тогда действовал мораторий на смертную казнь, и приговор оказался не самым суровым - 20 лет лагерей. Как и в случае с Лиминым, уже в наше время прокуратура отказалась реабилитировать этого человека.