Как Милица Быстрова воспитывала беспризорников
1160
Приближается самый великий и значимый для нашей страны праздник - День Победы. Мы вспоминаем тех, кто помог выиграть эту войну. Среди них и мои родители - Владимир Петрович и Милица Владимировна Быстровы. Отец прошел войну в действующей армии, был политруком. А мама, хоть и не была непосредственной участницей боевых событий, испытала немало трудностей. Она оставила воспоминания о своей юности, пришедшейся на годы войны.
Галина СМИРНОВА, Вологда
А утром была война
В 1938 году я поступила в Кадниковское педагогическое училище. Наш выпуск 1941 года оказался последним. Запомнился выпускной, который состоялся буквально накануне войны. В украшенном зале нам были вручены свидетельства об окончании педучилища. Затем были танцы, веселье и гуляние по ночному городу .
А утром была война, о начале которой я узнала в очереди за хлебом в небольшом магазине на углу Советского проспекта в городе Соколе. Кто-то крикнул: «Бабы! Война!» Очередь сбилась. Многие побежали домой. А навстречу уже шли мужчины с рюкзаками. Они отправлялись в Вологду пешком на сборочный пункт.
Педучилище было расформировано, а в здании стали жить эвакуированные из прифронтовых областей.
Первый год моей работы я была учительницей начальных классов в Комаровской школе Пельшемского сельсовета, затем меня перевели в Федюковскую начальную школу Рабангского сельсовета, которая находилась недалеко от Литеги. Отпусков во время войны не было. Так, летом 1942 года я работала на разработке торфа для Сокольской бумажной фабрики, а следующим летом - в полеводстве совхоза «Победа» (ныне совхоз «Сухонский»).
Детские колонии по образцу Макаренко
В это время по постановлению правительства был создан специальный отдел борьбы с детской беспризорностью и безнадзорностью. По стране бродили тысячи детей и подростков, которых война лишила родителей, заставила бродяжничать и воровать. Это были не просто дети, а дети, прошедшие «огонь, воду и медные трубы», ходившие под началом воровской и бандитской братии. На освобожденных территориях начали создаваться детские колонии по образцу Макаренко. Для работы с такими детьми были собраны кадры из разных областей Союза, в том числе и из Вологды.
Вот и я в начале 1944 года была мобилизована на работу в город Мозырь Гомельской области, в 15 километрах от которого находилась линия фронта. Белоруссия была освобождена еще не полностью. Правительство находилось в Гомеле. Чтобы попасть туда, нужен был специальный пропуск. Пришлось много пережить и испытать, прежде чем мне удалось его получить.
До Гомеля добиралась тоже с большими трудностями. Ехали по освобожденным районам, а кругом развалины и выжженная земля. Мосты взорваны, на полях - разбитая военная техника. Мне помогли военные, довезли до Гомеля, а оттуда в Мозырь, где и предполагалось открыть колонию для детей.
А где твой пистолет?
Мне, как работнику НКВД, для самообороны был выдан пистолет марки ТТ. Что с ним делать, я не знала: куда только его ни прятала, чтобы не потерять, ведь это по тем временам было подсудное дело. А парни наши по этому поводу надо мной подшучивали, выспрашивали, куда я сегодня спрятала пистолет и что буду делать, если на меня нападут. Я на это отвечала, что заору во весь голос - так, что сбегутся все. Как-то взяли меня с собой на стрельбы. Один раз с большим трудом сделала выстрел, а потом уговорила командира забрать у меня оружие. Забрали - и мне сразу стало спокойнее на душе.
Воспитателей-мужчин отправляли на работу в Калинковичи, и оттуда они приезжали сами не свои. Впоследствии стало известно, что в Калинковичах остался в оккупации дошкольный детский дом. Немцы использовали малышей как доноров для своих раненых. Мужчины рассказывали, что те дети - маленькие скелетики, на которых было страшно смотреть. Когда Калинковичи освободили, детей отправляли в срочном порядке по лечебным учреждениям.
По каким-то причинам, мне совершенно неизвестным, не состоялось открытие колонии в Мозыре, и всех нас вместе с ребятишками перевели в город Речицу той же области. Вновь созданная колония была размещена в бывших госпитальных помещениях, куда собирали беспризорников со всех сторон: снимали с поездов, привозили с базаров, отлавливали в населенных пунктах. Набралось около 100 воспитанников. Колония занимала целый квартал, обнесенный забором, ей отдали и два фруктовых сада. Ребята вместе с воспитателями утоляли фруктами голод и делали запасы на зиму. Была своя школа и мастерская. Моя первая группа состояла из семи подростков 14-15 лет. Ребята были спокойные, видно, бродячая жизнь надоела им, они не делали даже попытки куда-либо уйти, хотя никакой охраны в это время не было. С ними было нелегко, но как-то справлялась. За всю работу в колонии у меня был только один случай кражи. Парнишка украл кошелек, в котором лежали продовольственные карточки, а продать их еще не успел. Ребята нашли его и отобрали. Впоследствии эту группу ребят отправили на учебу в ПТУ при спичечной фабрике.
Мальчишки дрались из идейных соображений
Колония не пустовала: отправляли одних, на их место приходили новые партии беспризорников. Поступали дети двух категорий - беспризорники (шпана) и «диверсанты» (шпионы). Это были подростки, направленные немцами для обучения в диверсионные школы. Между подростками по этому поводу все время возникали драки.
Однажды я прихожу утром на подъем, открываю дверь, а в спальне дикая драка, клубок сцепившихся тел: два десятка человек бьют друг друга чем попало. Я кинулась разнимать их, ну и мне немного досталось в потасовке. Тут в комнату вошел наш работник-мужчина. Он схватил со стула ведро с водой и выплеснул на драчунов. Ребята разбежались. Их потом все равно пришлось разводить в разные стороны. Оказалось, что старожилы с новенькими дрались по идейным причинам. Ночью привезли новую группу ребят, которые прошли обучение в диверсионной школе под Минском и были направлены в сторону наших наступающих войск для разведки и вредительства. Но мальчишки, как они потом рассказывали, договорились между собой, что ничего плохого не будут делать, и ждали момента, чтобы сразу сдаться первому встретившемуся командиру воинской части. После проверки их и направили в нашу колонию.
Маленький «генерал» с цыплячьей шеей
Прошло какое-то время. Однажды нас, воспитателей и учителей, пригласили в кабинет начальника колонии. Представшая картина вызвала улыбку и недоумение. Перед нами стоял мальчишка лет 12, худенький, с цыплячьей шеей, но... в полной форме генерала Красной Армии. На нем все было подогнано: папаха из серого каракуля, новая шинель, сшитая по росту из добротного сукна, брюки с красными лампасами, хромовые сапоги и генеральские погоны. Так одели мальчишку в диверсионной школе. Оказывается, там он был приближен к немцам, доносил на товарищей, которые его так и звали: «Доносчик». Ровесники очень не любили этого парня. Когда его воспитатели начали переодевать, он так кусался и бился, что пришлось держать его двум сильным мужчинам.
Режим в колонии был строгим. Воспитанники ходили строем. В город их не отпускали, кроме как с воспитателем. Была и ночная охрана. Воспитатели были обязаны находиться рядом с колонистами с утра до вечера. Руководство колонии постоянно направляло запросы в места проживания ребят, откуда те были вывезены, разыскивали их родителей. И если удавалось найти родных, их отправляли по месту жительства.
В начале 1945 года меня перевели на работу в спецотдел Гомельского областного управления внутренних дел. Работать приходилось по 10-12 часов. Как-то произошел со мной интересный случай: мы с подружкой работали на картотеке в областном управлении, свет был отключен, и мы сидели с «лампами» - большими гильзами, у которых верх был сплющен и туда вставлена лента из шинельного сукна. Сбоку дырочка, через которую заливалось в такую «лампу» какое-то горючее. Мы, поджав ноги, на стульях, положив головы на стол, заснули. В таком положении нас застал заместитель начальника управления. Конечно, нас разбудили (мы могли бы устроить пожар и сами пострадать), и после этого был издан приказ по управлению прекращать работу при отключении света.
Победу встретила в Гомеле
Об окончании войны мы узнали раньше, чем было объявлено официально. Восьмого мая мы с подружкой пришли с обеда и сели на лавочку во дворе областного управления НКВД. К нам подошли ребята из фельдсвязи. Сидим, разговариваем, и тут один не вытерпел: «Девчонки, война ведь кончилась!» Мы переглянулись, обалдели... Весть быстро распространилась, но все ждали официального сообщения. Оно прозвучало по радио около 10 часов вечера, и радости не было предела. Поднялась сумасшедшая пальба, началось ликование. Все смеялись, обнимались, поздравляли друг друга. На следующий день на центральной площади Гомеля по этому случаю состоялись митинг и парад войск гарнизона, а потом - танцы до самой ночи.
Уехать после войны домой удалось не сразу. Меня отпустили на Вологодчину в октябре 1945 года. Я стала работать учительницей начальных классов в Федюковской школе.
Комментарии (0)