«В школу я не пошла, поскольку в тот год не уродилась картошка»
696
Трудно, просто невыносимо вспоминать войну и послевоенные годы. Это страшно, голодно и холодно, это рыдания женщин в день получения похоронки. Было плохо всем: и взрослым, и детям.
Трудно, просто невыносимо вспоминать войну и послевоенные годы. Это страшно, голодно и холодно, это рыдания женщин в день получения похоронки. Было плохо всем: и взрослым, и детям.
Наши матери трудились на полях в колхозе, а нам, совсем малышам, надо было
присмотреть за домашней скотиной, приготовить ей корм. Вся работа на огороде тоже ложилась на наши плечи. Мне было шесть лет, брату - четыре года, и мама давала задание - мне окучить за день три рядка, брату - поменьше. А сама чуть свет уходила на работу. Ее нужно было поздно вечером встретить ужином. Я жарила шампиньоны или рыбешку, которую ловил брат.
Школа-семилетка находилась в 20 километрах от дома, интерната там не было, поэтому жили на частных квартирах, спали на полу - кормили клопов. Учиться в пятый класс я пойти не смогла, поскольку в тот год у нас не уродилась картошка и брать с собой на пропитание было нечего. Помню, мама заготовила на зиму две бочки капусты, вот ее мы и ели всю зиму, а ранней весной перешли на крапиву, лебеду, пестики, дикий лук и другую траву. Позднее каждый день ходили за ягодами и грибами - сушили на зиму.
Наш дед работал директором школы, два дяди и тетя - учителя. Отец тоже был директором школы, а перед войной - заведующим роно. На фронт ушел добровольцем, сказав: «Мне стыдно смотреть учителям в глаза, когда их мужья находятся на войне, а я нет». В 1942-м отец погиб под Ленинградом с группой минеров, которая разминировала участок для наступления наших войск.
Я решила, что тоже должна стать учителем. Средняя школа находилась в полусотне километров от нашей деревни, и добраться до нее можно было только пешком или на попутных лошадях. Председатель колхоза был против того, чтобы жители деревни получали образование, заявлял, что ему грамотные колхозники ни к чему. Вот и получилось, что из моих сверстников училась в средней школе я одна.
Студенческая жизнь тоже прошла впроголодь. Очень боялась заработать туберкулез...
Когда война закончилась, часть мужчин вернулись домой, освободив своих жен от непосильного труда. Но бедными были те женщины, у которых мужья легли на поле брани. Они продолжали свою мученическую жизнь, поднимая своих детей, которые, подрастая, оставались в своем колхозе и работали, не видав белого света.
А у кого были отцы, те дети, как говорится, выбились в люди. Родители помогли им получить престижное образование, место работы и квартиры. И обидно теперь, что этих «отцовских» детей в правах приравняли с безотцовщиной, которые полностью лишились детства и юности.
Нет у таких детей теперь и счастливой старости. Среди них много сейчас одиноких престарелых женщин, у которых нет родственников и которым никто, кроме государства, не поможет. Но и государство не спешит это делать! Вот и приходится им работать по 40-50 лет и более. Всю жизнь такие одинокие граждане платили бездетный налог, не получая ничего взамен. И квартир им не давали, потому что нет детей. Из детдома тоже не разрешали брать, поскольку нет жилья. Такой вот заколдованный круг.
Обратилась я за помощью в соответствующие службы, чтобы помогли купить путевку на лечение, а мне отказали, не понимая того, что я одна, совсем одна, и на любую, даже самую мелкую домашнюю работу, должна нанять человека, на что не хватит никаких пенсий. И что таким, как я, делать?
Комментарии (0)